За чудесную фотографию, которая не только стала иллюстрацией, но и помогла более чётко сформулировать идею текста, спасибо большое Ане.
Когда я гуляю по родному городу, то часто веду себя как турист, впервые оказавшийся, скажем, в Лувре. Я не устаю удивляться Минску в каком-то совершенно особенном ключе. И вот почему.
В сознательном возрасте у меня сложилось очень противоречивое отношение к тому, что принято называть советским наследием. Это в первую очередь касается визуальной культуры, особенно того, как выглядят здания, поскольку отношение к советским идеалам, советской литературе (советской в смысле идей, а не в смысле периода), советской живописи моё отношение чётко отрицательное. Я не вижу тут ничего красивого и ценного, поскольку на всём этом отпечаталась катастрофическая государственная безвкусица. Несколько иного сорта, чем сейчас, когда старшие поколения довольно стыдно пытаются заигрывать с «молодёжными» темами, но всё-таки безвкусица. Примитивизм, прямолинейность мысли, граничащая с помпезностью, которая нужна лишь затем, чтобы прикрыть слабые места. И я вижу это практически во всех проявлениях советской культуры. Но когда дело доходит до того, как выглядят некоторые советские города, например, Минск, отношение перестаёт быть таким радикальным. Я не понимаю интереса современной творческой молодёжи к советской культуре, не понимаю желания её переосмыслить в романтическом ключе. Например, творчество известных российских пост-панк групп вроде Буерака или Электрофореза, визуальная эстетика клипов которых строится именно на этом, мне не близко и не понятно.
Но вместе с тем советская архитектура, какой она бы ни была уродливой, обладает одной очень интересной чертой, которая делает её занимательной для меня – парадоксальность. Причём я отдаю себе отчёт в том, что парадоксальность – следствие времени. Изначально такого дикого ощущения противоестественности она не вызывала и весь свой ироничный гротеск она начала наживать после распада советов. И тут важно сделать ещё одно уточнение – под архитектурой в данном случае я понимаю совокупность зданий и того, как они расположены в городе, как различные элементы одних зданий сочетаются с элементами других и как здания сочетаются между собой в целом.
И парадоксальность минской советской архитектуры в том, что они никак не сочетаются. Самый простой пример: все мои читатели представляют, как выглядят брежневки. Их феномен стоит вообще разбирать отдельно, но сейчас не об этом. Эти гигантские дома-стены действительно производят на меня сильное впечатление каждый раз, когда я смотрю на них, особенно с близкого расстояния снизу-вверх. Они пугают своей массивностью, пугают тем, что люди в этих квартирах могут жить поколениями, а современная инфраструктура позволяет не выходить из домов дальше соседнего магазина. И среди муравейников, зажатый, скомканный, обязательно будет стоять дом детского творчества– нелепое двухэтажное яркое здание, которое редко бывает на солнце, потому что вокруг него высятся стены брежневок. Разве это не жутко? Разве это не вызывает дискомфорт? Разве это не интересно?
Или, скажем, если гулять в центре города, отходя от проспекта в сторону Осмоловки. Там, где эти жёлто-оранжевые, вроде как даже обновлённые здания с ордерами, пафосными вазонами и так далее. Заходя в арки, ведущие во дворы, можно на секунду подумать, что ты попал в какой-нибудь жутко пафосный музей и с тебя вот-вот сдерут три шкуры за вход во дворы. Особенно сильным такое чувство становится, когда вход в арку преграждают кованные ворота со звёздами, шипами и прочими знакомыми атрибутами. Казалось бы, нас должно от неуместной имперскости выворачивать наизнанку, это же просто дом, а украшения на нём выглядят не как украшения, а как безвкусные эксперименты архитектора из шараги за углом. Но за этим пафосным уродством могут скрываться уютные дворики, которые пахнут цветущей яблоней или высаженными старушками цветами. И там ты даже начинаешь чувствовать себя хорошо, забываешь про ордера снаружи, снисходительно смотришь на то, что со стороны двора здания не обновлялись, наверное, с самой постройки, потому что в этом что-то есть, что-то такое неуловимо знакомое даже тем, кто никогда в таких домах не жил. И когда покидаешь двор замечаешь ещё один парадокс: ордера-то кривые, гипсовые, и только издалека кажутся пафосными, на деле же они напоминают убогих пьяниц, которые решили надеть шинели с орденами и генеральскими погонами. Ковка на воротах тоже далеко не идеальная, некоторых штырей не хватает, звезда кем-то отломана и, скорее всего, отнесена на металлолом ради бутылки чего-нибудь горячительного.
Ещё, конечно, у советской архитектуры очень странные отношения с зеленью. Сами по себе, ничем не прикрытые, советские здания выглядят не просто убого, они выглядят жутко. Голые, серые или нелепо-яркие, они таращатся на тебя до невозможного разнообразными окнами и шамкают выпирающими челюстями балконов, где у кого-то – милые горшки, а у кого-то – склад всякой всячины, собиравшейся ещё с военных времён. Особенно пугающе они смотрятся в чуть прохладную солнечную погоду, когда вся их голая ущербность подсвечивается и проявляется во всей пугающей натуралистичности. Но стоит домам прикрыться зеленью, цветущими деревьями, как дворики, раньше пугавшие, становятся местом, куда хочется возвращаться. Изолированность спальных районов, от которой раньше исходила опасность, становится изолированностью уютной, отгораживающей от вечно спешащего беспорядочного мира за пределами стен. Ощущение варения в собственном соку сменяется чувством защищённости и комфорта. И к этому хочется возвращаться. Я сам люблю гулять в районах вроде Зелёного луга, хотя не живу там очень давно и, фактически, бывать мне там особенно не за чем.
Нет ничего страннее осознания этого парадокса, этой химерной сущности советской архитектуры, где безобразное может сочетаться с человеческим. И я тут говорю не о политическом контексте, в который здания тоже включены, я говорю об ощущениях, которые вызывает такой стиль организации пространства и о специфическом типе мышления, созданном им же. Гигантские заводы на улице Козлова с архитектурой, вышедшей прямиком из снов любителя антиутопий, могут соседствовать с красивыми парками. Уродливые длинные брежневки, во дворах которых гуляют пьяные двадцатилетние могут выходить окнами на тихие частные сектора или городские водные системы с аккуратными кустиками на берегах. Пафос тяжёлых советских звёзд борется со скромностью и хрупкостью домов Осмоловки. И это воспринимается не как вечный парадокс, который преследует каждый день, не как что-то, на что стоит в первую очередь обращать внимание при разговоре о «белорусской идентичности», который так любят заводить те, кто написал бы «беларуской идентичности». Этот удивительный оксюморон воспринимается как обычная действительность, как серая обыденность, которая замылила глаз. Замылила всем, хотя никто никогда на это не обращал внимания.
